«Ресурс» неисчерпаем
Что подразумевается под «ресурсом искусства»? С чем связывают его «изобилие» или «исчерпанность»? Проект Владимира Кожухаря --- это, на самом деле, очередная попытка реактуализации вечной проблематики «нового» и «старого» в искусстве…
На эти вопросы пытались отвечать с точки зрения пресыщенного «избытком искусства» постмодернистского сознания. Оно усматривает «кризис ресурсов» в невозможности самостоятельного видения мира, невозможности взгляда без посредников --- взгляда, не отягощенного рефлексией… Проекты Кожухаря 2000-х --- «Мое СССР», … «Лес» --- свидетельствуют о том, что он, по определению, визионер. И вполне органично вписывается в основную тенденцию украинского искусства 2000-х --- расширение возможностей видения. В чем, пожалуй, заключается главное отличие от искусства 1990-х, зацикленного на том, что «все уже было», все уже названо, следовательно, возможность конструирования новых смыслов исключается.
Самостоятельный доступ к сути «магической вселенной», которая теряется в пустоте, для нас закрыт. Времена меняются, сегодня эта «невозможность доступа» вновь становится вопросом спорным. С точки зрения так называемого постмедийного реализма --- наиболее влиятельного на нынешний момент тренда, --- оказывается, что количество медиальных фильтров, «машин зрения», узурпирующих наше видение, не влияет на качество картинки… Потому как видение сегодня эмансипируется от производства смыслов.
Будем считать это своеобразной реакцией на декадансную «постмодернистскую усталость» --- художник будто бы впадает в амнезию, начиная свои взаимоотношения с окружающим миром, точнее, с визуальным фактом его существования, с чистого листа…
Шеренга жестяных бочек, смазанный туманом предрассветный пейзаж товарной станции, мелькнувший в окне железнодорожного вагона, торец цистерны с горючим --- все это архетипические, «навязчивые» мотивы, найденные на заброшенных полустанках, задворках цивилизации, которые кочуют у Кожухаря из проекта в проект. Эти объекты изображения, которые лишены «почетного» статуса красивых и значительных, становится объектами для медитации. Они заполняют поле видимого целиком --- кажется, что помимо них во вселенной больше ничего не существует. Они угрожающе надвигаются с холста, выстраивая иерархическую дистанцию предстояния между собой и зрителем, которую принято обозначать беньяминовским понятием «ауры». Они самодостаточны и замкнуты в «скорбном бесчувствии», превращаются в «объект для поклонения», мрачный символ, наплывающий на реальность из сна, в Вещь с большой буквы — Вещь, сконцентрировавшую в себе всю реальность. Вещь значимую, но не поддающуюся интерпретации, окончательному узнаванию. Ведь именно узнавание является предпосылкой нормального видения, которого художник осознанно избегает. Он вполне убедительно симулирует остраненность сомнамбулического взгляда, остановившегося на случайном объекте. «Эстетика остранения» заставляет видеть мир будто бы впервые.
Более того, эта «замороженность» взгляда приоткрывает, казалось бы, уже утерянную дверь в метафизическое измерение. Поэтому-то актуальное искусство так охотно прибегает к свободным реконструкциям «клинической картины» синдрома деперсонализации-дереализации, создавая изображения реалистичные, но не реальные, утоляя тем самым свою жажду новизны, \«кайнэрастию\» (kainos др. греч. – новый, erastes др. греч. – любящий), не так давно причисленную к основным человеческим влечениям, наряду с либидо и стремлением к власти… Ресурс новой информации при таком способе видения мира практически неисчерпаем --- так что о ее грядущем кризисе беспокоиться точно не стоит…
